Маргарита Володина: «Деревенские дети угрожали: «Скажем фашистам, что ты еврейка»

В документах датой рождения указан январь 1938 года, — говорит Маргарита Володина. — На самом деле я на пять лет старше. Это не прихоть, а спасение. Не случись война, все было бы иначе. И судьба моя сложилась бы по-другому. И детство вспоминалось бы светлым периодом жизни. А не наоборот. В войну девочка осталась на иждивении в чужой семье. И превратилась в служанку. «Отвезите меня домой! Хочу к маме!» Отца Владимира Яковлевича Рита видела лишь однажды. Не знаю, почему он оставил нас после моего появления на свет, — разводит руками народная артистка РСФСР. — Мама Леокадия Николаевна, полька, родилась в Варшаве и попала после Первой мировой войны в детдом Петрограда. Кто был папа по профессии, понятия не имею. Знаю, что до меня у родителей был сын, родившийся в 1926 году. Но умер, не прожив двух лет. Однажды — мне было года три — в нашу комнату в коммуналке пришел высокий человек. Поднял меня на руки, поцеловал и ушел. Других воспоминаний об отце нет. Леокадия Володина работала учительницей в школе, а вечерами подрабатывала на рабфаках. Дочку приходилось брать с собой или оставлять у подруг. Но когда Рите исполнилось три года, маме порекомендовали девушку из деревни Шуру. Она за небольшую плату согласилась нянчить малышку и вести хозяйство. Как я мечтала о куклах! — восклицает знаменитость (91). — Но не было денег на игрушки. Куколок я мастерила из шарфиков сама. Зато дома была большая библиотека. Читать благодаря няне девочка научилась рано. Как и считать, и писать. И тогда мама решила отдать Марго в школу с пяти лет. Учиться девочка обожала! В ее дневнике красовались одни пятерки!

А на лето Шура забирала ребенка в свою деревню под Псковом. Рите очень там нравилось: интересно, много друзей, да еще относились как к принцессе — ухаживали, позволяли целыми днями гулять, играть и книжки читать. А няня готовила разные вкусности. Закончен третий класс, — вспоминает Маргарита Владимировна. — И я с радостью отбываю на каникулы с Шурой. Начало июня 1941 года. Как в песне: «Все впереди, все пока накануне, 20 рассветов осталось счастливых...» В деревне — солнце, игры, смех! Няня — с большим животом. Она год назад расписалась с парнем Леней. Счастье оборвалось 22 июня. По радио сообщили, что фашистская Германия напала на Советский Союз. Рита рыдала: — Отвезите меня домой! Хочу к маме!

— Господи, да как?! Война! Никакие поезда никуда сейчас не повезут! Теперь только Бога молить осталось! — плакала няня. И осталась Рита с Шурой, ее отцом Никандром и мужем Леней. А вскоре в деревню вошли немцы. Вели они себя спокойно, — делится Володина. — Правда, забирали все, что хотели. Ну и заняли все хорошие избы. Наша, слава богу, пришлась не по нутру: «Чисто, но бедно». А осенью девочка узнала, что Ленинград в блокаде. И там свирепствует голод. Тоска по маме и беспокойство за нее изводили восьмилетнего ребенка. Да еще отношение резко поменялось. Из «принцессы», приглядывая за которой получали деньги и подарки, девочка превратилась в лишний рот. И ей давали только то, что оставалось, когда поедят взрослые. А продуктов не хватало — и доставались одни крошки. Тем более в августе Шура родила сына Колю, и ей требовалось усиленное питание.

И теперь уже Рита стала нянькой для мальчонки. А еще ей вменялось драить полы, мыть посуду, пропалывать и поливать огород и прясть лен. Девочка сильно уставала. Вечерами проваливалась в сон, часто не дождавшись ужина.

И разрыдалась от радости! Иногда ее жалели и отпускали гулять. Но и дети теперь воспринимали по-другому. Не как «отличную девчонку из Ленинграда», а как чужеродную. Потому что внешне сильно отличалась от белоголовых и круглолицых приятелей. Большие карие глаза, тонкий нос, темные кудряшки... Деревенские дети угрожали: «Скажем фашистам, что ты еврейка!» — вытирает слезы Маргарита Володина. — И я знала, что будет. Страшно невыносимо! Поэтому платила дань. Мы подбирали чудесно пахнущие красивые коробочки от папирос и конфет, которые выкидывали немцы. Это считалось сокровищем. Ими откупалась. Осенью 1942-го открылась школа, не работавшая с начала войны. Рита так обрадовалась! Но учиться ее не отпустили: надо было нянчиться с Колей и работать по дому. Девочка горько плакала... Прошло три года. От недоедания голова и ноги некогда балованной «принцессы» покрылись язвами. Боль терзала ребенка. А еще мучил зуд, ибо людей «жрали» вши, несмотря на частые банные дни. Это тоже война, — вздыхает знаменитость. — Из-за вшей начался сыпной тиф. Многие умерли. У нас скончался дед Никандр. От всего кошмара, непосильной работы и невозможности даже книжку почитать я замкнулась. Угрюмое, затравленное, молчащее существо, мечтавшее только об одном: когда-нибудь обнять маму. Летом 1944-го фашистов наконец погнали. Унося ноги, немцы свирепствовали: жгли села, запирая в пылающих домах людей или расстреливая их. Сущий ад! — плачет любимица публики. — Мы готовились к смерти, ведь все соседние поселки были уничтожены. Но нашу деревню каким-то чудом успели занять партизаны. А следом пришли и советские войска. Сколько радости было! Но у нас счастье смешалось с горем: мужа Шуры расстреляли как уклониста и предателя. А в августе Рита наконец получила письмо из Ленинграда. И разрыдалась от радости! Мама писала, что выжила в блокаду и что за Марго скоро приедет отчим. Он прибыл через три недели и жутко мне не понравился, — делится актриса. — Так я с ним общего языка и не нашла... Уезжала из деревни с тоской и ревом — все-таки Шура и Коля стали мне родными людьми. Леокадия Николаевна отправила дочь первым делом в больницу. А потом, проэкзаменовав, решила отдать снова в первый класс. Но девочка забилась в истерике: Как я, 11-летняя дылда, буду сидеть с малышами?! Не хочу! Не надо мне никакой школы! И тогда мать за взятку сделала документы, где указала год рождения — 1938-й. Это спасло меня от психических проблем, — уверяет Маргарита Володина. — Ведь теперь я могла сказать, что просто выгляжу старше своих лет. Мне верили. Постепенно стала приходить в себя. Но уже чувствовала себя не ребенком, а много пережившим взрослым...