Взял чашку кофе и закурил: что сказал перед смертью «черный» маг Гурджиев

Осенью 1914 года в газете «Голос России» появилась статья некоего «Брута». В ней говорилось о популярном среди коллекционеров индусе, который приехал в столицу, чтобы поставить мистический балет «Борьба магов», повествующий о «разных сторонах оккультизма и чудесах факиров». Заметкой заинтересовался известный писатель и журналист Петр Демьянович Успенский.

Мастер гипноза

Поддавшись на уговоры друзей, Успенский решил встретиться со странным индусом, который оказался совсем не индусом, а мистиком с Кавказа Георгием Ивановичем Гурджиевым. Их первое знакомство произошло в грязном трактире на окраине Москвы, где собиралась разношерстная публика, и это место явно не соответствовало личности Гурджиева.

Успенский вспоминал, что перед ним сидел немолодой человек восточного типа, похожий то ли на арабского шейха, то ли на индийского раджу. Ему больше пошел бы золоченый тюрбан или белый бурнус, чем шляпа-котелок и черное флисовое пальто с бархатным воротником, в которое он был одет.

Этот человек вызывал тревожное ощущение ряженого, играющего некую роль. Успенский решил, что за этим кроется тайна, которую необходимо разгадать. Известно, что в дальнейшем Петр Демьянович стал самым преданным учеником мастера и его личным Иудой.

Другие ученики, число которых в Москве быстро росло, рассказывали похожие истории. Гурджиев любил сидеть на террасе какого-нибудь кафе и разглагольствовать о разных вещах, быстро отваживая простых любопытных. «Профессиональным мистикам» Гурджиев говорил, что произошла путаница и никакой он не индус, а скромный торговец коврами из Бухары.

Мастер дурачил публику, выбирая лишь самых достойных, и с ними уже беседовал совершенно серьезно. Разговор незаметно переходил к теме самопознания и обретения внутреннего единства и полной свободы. Гурджиев носил тысячи масок и делал это сознательно.

По словам мастера, решение вести нарочито искусственную жизнь созрело в 1911 году в Ташкенте, когда он понял, что его гипнотический талант неумолимо притягивает людей, полностью лишая их инициативы.

Эпоха Возрождения: почему пророк золотого века считал ее «смертью всех вещей»

Жизнь как миф

О раннем периоде жизни Гурджиева сохранилось мало достоверных фактов. Не то чтобы учитель не любил говорить о своих приключениях. Напротив, он всегда весело и с иронией рассказывал о своих странствиях, переплетая очевидные басни с реальными фактами.

Сын малоазийского грека и армянки, родившийся в 1866 году в Гюмри, он окончил ту же духовную семинарию, что и Сталин, а затем увлекся сверхъестественными явлениями. Не найдя ответов в учебниках, отправился искать их у мистиков. И это путешествие продлилось около четверти века.

Успенский пишет, что Гурджиев как бы вскользь упоминал, что побывал в тибетских монастырях, говорил о школах суфиев в Персии и Бухаре, об орденах дервишей и старцах с горы Афон. Сколько в этих рассказах было правды, не ответит никто. Георгий Иванович создавал вокруг себя новую мифологию и делал это весьма умело.

В 1911 году он появился в Ташкенте, где зарабатывал базарными фокусами и сеансами гипноза, а уже через год перебрался сначала в Петербург, а затем и в Москву. Здесь, нагруженный изрядным багажом мистических знаний, Гурджиев начал создавать основу своего учения.

В дело пошло все, начиная с танцев дервишей и заканчивая христианскими апокрифами вместе с теософскими сочинениями Е. П. Блаватской. В его учении нашлось место и для современных научных теорий, и для последних наработок физики. Итог получился необычайно пестрым, но при этом пленил столичную интеллигенцию, бредившую восточной экзотикой.

Гурджиев говорил, что большинство людей живут механически, действуя подобно машинам, и предлагал через постоянное самонаблюдение и использование сверхусилия познать свою истинную сущность.

Покорить Европу

Гражданская война застала Георгия Ивановича в Ессентуках, где он снял дачу на лето. Здесь его окружала горстка самых преданных учеников, которых скоро развеет ураган революции. Чутко чувствовавший настроения в обществе, мастер понял, что места в Стране Советов для эзотериков не найдется.

Новым властям Гурджиев представился археологом и предложил провести раскопки в горах. Пользуясь своим гипнотическим даром, он не только получил разрешение, но и сумел выбить транспорт и денежное довольствие для всей группы. Так, без особых проблем гурджиевцы совершили незабываемое путешествие в Тифлис.

Здесь, под теплым солнцем Южного Кавказа, Гурджиев открыл «Институт гармонического развития человека» и приступил к созданию системы магического танца, которая обрела свой законченный вид уже в Европе.

Красные неотвратимо наступали, и гурджиевцы решили попытать счастья сначала в Константинополе, а затем в Берлине и Лондоне. Удивительно, но немецкие и английские власти объявили Гурджиева персоной нон грата, и он смог остановиться только во Франции.

В 1922 году на деньги учеников было куплено имение Приоре недалеко от Фонтенбло, где гурджиевцы обосновались надолго. Во дворе усадьбы смонтировали списанный авиационный ангар, где был устроен павильон в восточном стиле. Окна на манер среднеазиатских ковров расписал Александр де Зальцман.

Полы устилали настоящие ковры из Бухары, в маленьких бассейнах плавали золотые рыбки, но главным элементом «магического театра» оставалась сцена, на которой исполнялись священные танцы. Рафинированная парижская богема была поражена и обескуражена странной хореографией и манерой исполнения гурджиевских замыслов.

Приоре стал местом паломничества для заинтригованных парижан и русских эмигрантов. Гурджиев любил угощать гостей шампанским. Во время представлений он восседал в кресле, огороженном решеткой. Словно падишах, он руководил танцами, заставляя учеников замирать в самый неподходящий момент, и вновь давал команду продолжить движение.

«Автоматизм» и «точность» — вот два слова, которые чаще всего звучали в зрительских отзывах, а газеты пестрели заметками о «черном маге, превратившем образованных людей в безвольные механизмы».

От священных танцев до литературы

Малая сцена оказалась тесной для мастера, и в 1923 году «Битву магов» перенесли в Театр Елисейских Полей. В 1924 году Гурджиев устроил большое турне по Америке, посетив со своим балетом Нью-Йорк, Чикаго и Бостон.

За океаном постановка вызвала такой же двойственный эффект, как и в Европе: неподдельный восторг здесь соседствовал с непониманием и даже негодованием. Американский журналист Уильям Сибрук, недавно побывавший на Карибских островах, сравнивал труппу Гурджиева с гаитянскими зомби, отдавая, однако, должное самому представлению.

Между тем в жизни учителя назревал кризис. Казалось, что «Битва магов» вышла за пределы театра, став осязаемой реальностью. В 1924 году Успенский порвал все связи с Гурджиевым.

Он говорил:

«Мистер Гурджиев — человек экстраординарный, но и он может ошибаться. Он сейчас переживает кризис, последствия которого невозможно предвидеть… Сейчас, в разгар битвы, находиться рядом с ним крайне опасно».

Вскоре Георгий Иванович попал в страшную автомобильную катастрофу. По дороге из Парижа в Приоре его машина вылетела с дороги и врезалась в дерево. По официальной версии, Гурджиев не справился с управлением, но никто вокруг не верил, что с «великим магом» мог произойти несчастный случай. Мастер был на грани смерти. По рассказам, его отвезли в морг, где он, совершив нечеловеческое усилие, вернулся в свое изувеченное тело.

После аварии Гурджиев прожил еще 25 лет, но, постепенно оправившись от травм, отошел от активной работы. Он продал Приоре и резко сократил число учеников, отдалившись даже от самых старых и проверенных. Но от своего учения мастер отказаться не мог, поскольку это было делом всей его жизни. Гурджиев сменил тактику и решил стать писателем.

«Я понял, что людям нужен такой способ передачи», — сказал мастер.

Как всегда, он ставил себе трудную задачу: десять книг под общим названием «Все и вся». Георгий Иванович наговаривал тексты секретарше или работал в Кафе де ла Пэ, прерывая сочинительство, чтобы выпить любимого коньяка. Гурджиев сознательно писал среди пьяного шума, стараясь преодолеть расслабленность мозга, вновь и вновь совершая сверхусилие.

Великий маг и не менее великий мистификатор, он умер 29 октября 1949 года в американском госпитале, недалеко от Парижа. Говорят, перед смертью вся жизнь ушла из его тела, но лицо и глаза продолжали лучиться. Он взял чашку кофе, закурил сигарету и в последнее мгновение сказал: «Есть ли у кого-нибудь вопросы, а то я ухожу?»

По другой версии, мастер перед смертью, как обычно, подшутил над учениками. «Ну и вляпались же вы», — сказал он и умер.

Михаил Жаровский