Великий брак без чувств. Как Мария Волконская отправилась на каторгу вслед за нелюбимым мужем

Когда Мария Волконская решилась ехать в Сибирь за своим мужем, приговоренным к каторжным работам за участие в восстании декабристов, ее семья встала на дыбы. Никто не понял этого шага.

Генерал Раевский проклял дочь, уверенный, будто та поддалась «влиянию Волконских баб, которые уверили ее, что она героиня». Кому, как не ему, было знать, что Мария никогда не любила князя…

Блестящая партия

Когда герой войны 1812 года генерал Николай Раевский договаривался о браке 19-летней Марии с другим героем той же войны — генералом Волконским, о чувствах своей дочери он не думал. Положение князя в обществе, богатство и древность его рода казались ему куда более значимыми, нежели прихоти девичьего сердца.

Ну нравился ей Саша Пушкин, и что? Сама же первая и поняла, что тот влюблен во всех хорошеньких женщин сразу, но по-настоящему служит одной только музе.

Потом был еще один ухажер — граф Олизар, но разве можно русскому человеку за шляхтича, хоть и богатого, дочь отдавать? Другое дело — Сергей Волконский. Сосватав за него Марию, Раевский убил двух зайцев. Во-первых, обеспечил ей прекрасное будущее. А во-вторых, спасся от разорения, ибо бесстрашный генерал, не знавший равных на поле брани, настолько запустил дела, что даже содержать дочь-невесту, требующую выездов, ему стало сложно…

Мария, как и все дети Раевских, своего отца обожествляла и послушалась его беспрекословно. Хотя, конечно, союз с 37-летним стариком, который носит «зубы накладные при одном натуральном переднем верхнем зубе», ее страшил.

Бракосочетание состоялось 11 января 1825 года, и через свадебную вуаль Мария видела, что ей «уготовлена нелегкая судьба»…

Немного добродетели

Обратите внимание на дату свадьбы: 11 января. До известных событий на Сенатской площади оставалось 11 месяцев.

На тот момент князь-жених уже давно и прочно увяз в делах тайного Южного общества и грезил созданием новой России. Он, разумеется, осознавал, что его ждет в случае провала, и тем не менее решил свататься. Этого мать Марии Раевской ему не простила:

«Немного добродетели нужно было, чтобы не жениться, когда человек принадлежит к этому проклятому заговору».

Что же руководило князем? Невероятная любовь? Если и так, то за те три месяца, что молодые прожили вместе, Мария ее не ощутила.

Наоборот, начало супружеской жизни встретила довольно болезненно. Писала родным, что «муж ей несносен». А почти сразу же случившуюся беременность переносила так тяжело, что князь поспешил отправить ее к родителям, а сам с головой ушел в деятельность тайного общества. Вероятно, и он был разочарован холодностью юной супруги.

Ведь в молодости Волконский был очень хорош собой, чем активно пользовался, и за похождениями этого «гвардейского шалуна» следил весь свет, включая императора…

Мой кумир Серж

О восстании на Сенатской площади Марии, находившейся на последнем месяце беременности, родные долго не говорили.

2 января 1826 года она родила сына. Роды были очень тяжелыми, и целых два месяца княгиня провела в родильной горячке. Она спрашивала о муже, но ей отвечали, что тот в командировке. Однако правда в конце концов выплыла наружу. И Мария тут же бросилась в Петербург просить императора о милости разделить судьбу князя, к которому отныне обращалась в письмах «мой кумир Серж».

Мать, отец, любимый брат Александр — все умоляли ее отказаться от супруга, этого «чужого человека». Но чем больше ее уговаривали, тем непреклоннее становилась Мария: раз он ее муж, то она, как жена, должна быть с ним рядом. В ней проснулось упрямство мула, которое не покинуло ее до конца жизни. Отныне, если княгиня Волконская что-нибудь решала, уже ничто не могло переменить ее точку зрения.

Перед поездкой Мария торжественно посетила всех знакомых (в отличие от Трубецкой, последовавшей за мужем быстро и тихо, без громких проводов). Сестра князя, Зинаида Волконская, даже устроила музыкальный прием в честь невестки, на котором, кстати, был Пушкин, как и все, восхищавшийся грядущим подвигом Марии. Но понимала ли при этом сама княгиня, что ее ждет? Вряд ли.

И тем не менее ехала, покидая сына, любимую семью, лишаясь всех привилегий и элементарных удобств, к которым привыкла с детства.

Служение подвигу

Ее приезд спас Волконского: князь к тому времени погрузился в глубочайшую депрессию, выходом из которой могла быть только смерть. Увидев жену, он бросился к ней, гремя кандалами, которые Мария, опус тившись на колени, благоговейно поцеловала. Заметьте: не мужа, к которому ехала 20 дней, преодолев тысячи верст пути, а его оковы.

Трудно удержаться от сравнения все с той же Трубецкой: когда через щель в тюремном заборе она впервые за много месяцев увидела супруга — закованного, худого, заросшего, в оборванном тулупчике, то рухнула в обморок. Невольно закрадываются подозрения, что свой подвиг, свое служение и самоотречение Мария ценила выше самого Волконского.

Однако, как бы там ни было, силой и решимостью этой женщины можно только восхищаться.

Первые семь месяцев, находясь подле своих каторжан, работавших в Благодатском руднике наравне с осужденными ворами и убийцами, княгини жили в деревянных избах со слюдяными окнами. Холод там стоял такой, что, бывало, их волосы примерзали к стенам. Им самим приходилось колоть дрова, носить ведра с водой из проруби, готовить, стирать, шить. Но жалоб от них никто не слышал.

Аромат скотного двора

Постепенно условия содержания декабристов смягчались. Женам и мужьям разрешили жить вместе. И в семье Трубецких после 9 (!) лет бесплодного брака один за другим появились восемь детей. У Волконских тоже родились дети.

Правда, злые языки утверждали, будто отцом их был вовсе не князь, а декабрист Александр Поджио. О личной жизни Марии в Сибири вообще ходило множество самых невыгодных для нееслухов. Но слухи на то и слухи, чтобы им не верить. Однако разобщенность мужа и жены Волконских буквально бросалась в глаза.

Выйдя с каторги на поселение и получив надел земли, князь, по воспоминаниям очевидцев, «преобразился в хлопотливого и практического хозяина». Со своими прежними товарищами остался дружен, но их обществу предпочитал компанию крестьян.

«Летом пропадал целыми днями на работах в поле, а зимой его любимым времяпрепровождением в городе было посещение базара».

В итоге князь заработал приличное состояние. И его жена смогла завести в Иркутске большой дом, который сумела превратить в главный центр общественной жизни. Правда, Волконский, совершенно утративший светскость, часто злил княгиню, являясь в ее салон «запачканный дегтем, надушенный ароматами скотного двора».

И хотя она не позволяла себе замечаний в его адрес, ни для кого не было секретом, что муж не имеет для нее никакого значения.

Из Сибири любой ценой

Все помыслы и устремления Волконской сосредоточились на детях, которых она любой ценой желала вывезти из Сибири. Для этого она даже силком отдала дочь Елену за некоего Молчанова — человека с репутацией игрока, хотя все знакомые, а особенно княгиня Трубецкая, отговаривали ее.

Но Мария Волконская предпочла прекратить общение с Трубецкой, чем поступиться своими намерениями. Впоследствии она даже не пришла на похороны своей некогда ближайшей подруги — единственная из всей колонии иркутских декабристов.

Вернуться домой Марии Волконской удалось только через 28 лет. Она поселилась в имении дочери, к тому времени вышедшей замуж вторично, и, по воспоминаниям внука, нагнала страху на весь дом:

«Домочадцы, служащие и гувернантки боялись ее».

Мария умерла в 1863 году — на руках у дочери и… Александра Поджио, который приехал, узнав о ее болезни. Примечательно, что князю Волконскому, жившему в ту пору у сына, о недуге
жены не сообщили, и он не смог с ней проститься. Тем не менее себя он завещал похоронить в ногах у супруги, пожелав «сложить жизнь рядом с той, которая ему ее сохранила». А чуть позже к ним «присоединился» и Александр Поджио, чем подлил масла в огонь и без того не угасавших сплетен…

Антон Дубинин